– Ты называл его магом.
– А маг что, не человек?
Симеон покачал головой.
– Моя бабка – упокой богиня ее душу – говаривала, что существуют сверхъестественные существа трех рангов. Есть боги-творцы, создавшие Землю. Потом идут духи природы, которым нет дела ни до чего, кроме деревьев, озер и гор. Наконец, есть чародеи, стоящие на полпути между богами и людьми. Твой маг, сдается мне, относится именно к ним.
Всю эту небыль о богах и духах природы Найл выслушивал без всякого удивления. Он привычен был к тому, что даже слуги жуков-бомбардиров принимают ее за чистую монету. Он и сам, по сути, думал примерно так же, пока его образованием не занялся Стигмастер.
– Все равно я не верю, что он – сверхъестественное существо.
– Тогда кто же он?
– Человек. Злобный, безжалостный, но все же человек.
Симеон поглядел искоса.
– Ты говоришь таким тоном, будто знаешь о нем все.
– Мне кажется, я даже видел его раз, – открылся Найл.
Симеон уставился на него в изумлении:
– Да ты что?
– Во сне, во сне, конечно, – поспешил объяснить Найл.
– И как он выглядел?
– Вот такая борода, вилкой. – Найл попытался передать форму, растопырив пальцы под подбородком. – И лицо скрыто под черным капюшоном.
Симеон кивнул с серьезным видом.
– Да, в самом деле похоже на чародея. Бабка рассказывала, что они вдвое умнее человека и вдвое злопамятнее. Уж лучше, говорила, дразнить очковую кобру.
При этих словах в душе у Найла возникло чувство, будто на солнце надвинулась туча. Остаток пути к больнице они проделали молча, каждый занятый своими мыслями.
У бокового входа стояли две четырехколесные повозки, одна пустая, другая загруженная тремя телами в коконах из паутины. Найл обратил внимание, что пешеходы при виде коконов отворачивают глаза и убыстряют шаг, словно боясь оскверниться их видом. Да, стало быть, в этом городе большинство по-прежнему предпочитает не знать о секретах бывших своих хозяев. Сверху из протянутых через улицу тенет на коконы с любопытством поглядывал паук-охотник в бурую и черную полоску, должно быть недоумевая, кому это взбрело в голову почем зря выбрасывать такие порции отменного кушанья. Со двора вышел дюжего вида работник, перекинул кокон через плечи, как мешок картошки, и понес его внутрь.
Бесчувственные тела были разложены на узких столах в просторном помещении по соседству с женской палатой. Рослый молодой мужчина с темными волосами до плеч вспарывал кокон огромными ножницами. У Найла при их виде чуть щипнуло в темени: в целом они смотрелись как те, из сна.
– Мне кажется, вы с Фелимом еще не знакомы, – сказал Симеон. – Это Фелим, мой племянник и ассистент.
Найл с Фелимом сомкнулись предплечьями. Красавцем этого молодого человека назвать было нельзя, но его глубоко посаженные глаза и неправильной формы нос выдавали недюжинную твердость характера. У него были твердые ладони и открытая дружелюбная улыбка. Найл втайне был рад, что тот не сделал попытки поклониться.
– По службе есть что сообщить? – осведомился Симеон.
– Разве только это. – Фелим подступил к телу мужчины в тунике раба и, вытянув, показал висящую у того на шее цепочку. – Никто не скажет, что это? – Он помотал кулоном между большим и указательным пальцами.
Найл с Симеоном переглянулись.
– Еще такие не попадались? – спросил Симеон.
– Нет. – Фелим покачал головой. – Так что это?
Симеон стянул с ног у мужчины распоротый кокон, сбросил одну за другой сандалии. Когда раздвинул пальцы на ногах, Найл увидел зарубцевавшийся шрамик в месте, где перепонка была разделена.
– Это передающее устройство, – объяснил Найл.
Фелим смотрел, ничего не понимая.
– Ты шутишь?
И тут он, чуть заметно вздрогнув, выронил кулон.
– Ты чего?
– Да так, ничего. – Он осмотрительно коснулся кулона кончиком пальца. – Мне показалось, он колется…
Найл подобрал вещицу – абсолютно инертная. Фелим повернулся к дяде:
– Да что здесь, черт возьми, творится?
В голосе сквозило раздражение.
– Он здесь всего пару часов, – пояснил Найлу Симеон. – Я еще не успел всего рассказать.
Взяв у Фелима ножницы, он примерился и начал разрезать тунику на рабе – судя по виду, мужчине лет тридцати. Дыхание у того было слабым, но размеренным. Порода та же, что и у остальных: нос клювом, морщинистый лоб, на редкость крупный чувственный рот и покатый подбородок – впрочем, хотя и покатый, но как-то не передающий впечатления слабости. Фигура рельефная, с твердыми мускулами, но кожа очень уж бледная. На груди и ногах курчавился густой черный волос, придающий ему сходство с животным.
Симеон, потянувшись к волосатой груди, снял оттуда небольшой бурый ошметок, похожий на сухой листик.
– Что это? – спросил Фелим.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Симеон, подавая ему ошметок.
Фелим взял, посмотрел, нюхнул.
– Водоросль, что ли? Он где-то плавал?
– Вот это все нам и хотелось бы выяснить, – сказал Симеон.
Найл пристально смотрел на неподвижное лицо и желтые зубы, видневшиеся в полуоткрытом рту. Положив руку на холодный, влажноватый морщинистый лоб, он испытал странную неприязнь. Затем, даром что на виду у всех, отрешился от мыслей и слился умом с сознанием спящего. Ощущение было странно знакомым, будто заимствованным из прошлого опыта: незаметный выход из собственной сущности и слияние с посторонней. Вокруг образовалась некая пустота, это было все равно что зависнуть среди бездны. Найл невольно схватился за край стола, чтобы не упасть. Через несколько секунд ум вроде как освоился с пустотой. Темнота сделалась привычной, местами ее перемежали тусклые вспышки, подобные зарнице или сполохам молний. У Найла возникла неосознанная мысль, что все это как-то связано с электрической активностью человеческого мозга. Затем, к удивлению, последовал звук, напоминающий отдаленный громовой раскат. Секунду спустя через темноту стал цедиться бледно-голубой свет, вернее мерцание. И тут послышался еще один громкий раскат. Взору открылся пейзаж – странный, смутный, видимый как бы с огромной высоты. Найл затаил дыхание, внезапно охваченный уверенностью, что сейчас откроется нечто важное.